На фасаде Елисеевского магазина 25 января 2000 года поселился кот Елисей. Бронзовый и солидный. Сидит, насторожив уши, внимательно рассматривает улицу. А напротив, на фасаде дома № 3 по улице Малой Садовой, с 1 апреля 2000 года проживает кошка Василиса. Тоже бронзовая. Она, как настоящая кошка, любуется не столько улицей, сколько собой, красивой. Кошкам кидают монетки – в Санкт-Петербурге уже успело распространиться поверье, что стоит только добросить монетку до кошачьего постамента так, чтобы она там осталась, можно считать, что поймал удачу за хвост – госпожа Фортуна обязательно повернется лицом.

О том, почему в Санкт-Петербурге установлены такие необычайные памятники, существует несколько версий. Первая, самая скучная, гласит, что кошки потребовались для оформления Малой Садовой улицы, когда ее преобразовывали в пешеходную зону. Чтоб было на чем глаз остановить. Вторая – чуть поинтереснее. Все-таки кошки – спутники человека с незапамятных времен. Вот и поставили памятники этим самым спутникам.

Чтоб увековечить их законное место рядом с человеком. А так как кошки гуляют сами по себе – это ж всем известно! – их и подняли над улицей. Чтоб бронзовые звери наблюдали за суетящимися внизу горожанами – совсем как настоящие кошки. Но самая интересная версия третья.

И вот как кому, а лично мне она куда как ближе к сердцу, чем банальное оформление улицы или памятник домашнему животному. По третьей версии Елисей и Василиса – это собирательные образы тех ярославских кошек, которых завезли в Ленинград в 1943 году. О блокаде Ленинграда во время Великой Отечественной войны знают все. 8 сентября несогласованные действия командования привели к тому, что город был взят в кольцо. Попытки прорыва блокадного кольца начались только через две недели – когда вражеская армия уже успела основательно окопаться на занятых рубежах, выстроить эшелонированную оборону. И вновь несогласованность действий армий, и кольцо осталось замкнутым, даже сжалось еще туже. Но речь не о стратегии и тактике ведения военных действий. В конце концов, это был 1941 год, Красная Армия не имела опыта подобной войны, многие ее командующие предпочитали кавалерию танкам. А против нее выступал враг, прошедший всю Европу и нигде не знавший поражений. Те же командармы, которые впоследствии стали «командующими Победы», еще только набирались знаний о методах и способах ведения современной войны.

Правда, от всего этого Ленинграду было не легче. В первых числах сентября 1941 года в городе было достаточно продовольствия, чтобы прокормить не только собственное население, но и беженцев из соседних районов. Но очередная некомпетентность – и от Бадаевских складов остались только дымящиеся воронки. Все бы ладно, бомбежки и артобстрелы для осажденного города – явление почти обыденное. А вот то, что все запасы продовольствия оказались сосредоточены в одном месте, что их не распределили по разным складам, не перевели в подземные хранилища, недоступные никаким бомбам и снарядам, – это однозначно проявление некомпетентности. И если уж по справедливости, то товарища Жданова следовало бы расстрелять по законам военного времени – за злостное вредительство.

Но опять же, это – другая история. Результат утраты Бадаевских складов оказался для города катастрофичным. Практически сразу начался голод. Положенного пайка не хватало.

Да и сложно его было назвать сбалансированным питанием. Ели все, что хоть отдаленно напоминало еду. Да, мы не скроем: в эти днимы ели землю, клей, ремни-но, съев похлебку из ремней, вставал к станку упрямый мастер, чтобы точить орудий части, необходимые войне.(Ольга Берггольц, «Голос блокадного Ленинграда»)И тем, кому доставалась ременная похлебка или оказывалось, что в соседней квартире обои клеили мучным клеем, еще повезло. Съели и собак, и кошек. Случалось, что ели не только домашних животных. Люди, сходящие с ума от голода, добирались и до незахороненных трупов – в блокадную зиму, когда не работало отопление, а морозы были удивительно жестокими (генерал Гудериан под Москвой в ту зиму обнаруживал на термометре -55°С, о чем незамедлительно сообщал в Берлин), далеко не всех умерших хоронили. Да и сил для этого не было. Город умирал.

Да, дымились трубы Путиловского завода, безумно раздражая осаждающих – ведь на этом заводе производили те самые снаряды, которые помогали сдерживать блокадное кольцо. Да, радио Ленинграда передавало радостную, бравурную музыку – и один из немецких солдат, услышав бодрую песню, записал в своем дневнике: «Я боюсь их. Мы все умрем здесь!». Но на улицах падали от истощения, а трупы, лежащие в сугробах, уже не вызывали ни у кого не только страха, но даже и удивления. Когда умирают люди, наступает крысиное царство. Это какой-то закон природы. Крысы чувствуют слабость, они наглеют, собираются стаями, нападают. Крысы в осажденном Ленинграде стали настоящим бедствием. Уж им-то еды хватало. Незахороненные трупы – чем не еда для крыс.

Ну а стаей можно напасть и на живых, ослабленных голодом. Крысы плодились и размножались на развалинах осажденного города. Давно подмечено, что люди по большому счету не умеют сражаться с крысами. Отравить несколько крыс, которые завелись в подвале, это одно, а вот избавиться от целой крысиной армии…

Выжившим людям грозили эпидемии. Для уборки трупов назначались субботники. Например, 8 марта был объявлен женским трудовым днем, и все женщины, у которых хватило сил, вышли на городские улицы, чтобы разбирать завалы и убирать трупы. Но от крыс не могли избавить ни субботники, ни танки. А крысы – это не только падальщики, это потенциальные эпидемии. Рядом с человеком всегда было животное, которое охраняло его от крысиного нашествия. У мышиной норыЛежат крючья остры. И повисли, горя, Два зеленых фонаря. Но ленинградских кошек съели еще в самом начале блокады.

Что уж говорить о 1943 годе. Вряд ли к моменту прорыва блокады в городе оставалась хотя бы одна кошка. Зато крыс было множество. И тогда Ленсовет постановил завезти в Ленинград кошек. Первая кошачья мобилизация прошла в Ярославле. Дымчатых и полосатых, рыжих и черных – их везли в вагонах, а ленинградцы дожидались кошек, как спасения. Тот, кому доставалась кошка, считал себя счастливчиком. Ну а если кошка еще приносила котят – это было просто чудо. Ведь в Ленинграде 1943 года за котенка платили 500 рублей (для сравнения: зарплата сторожа – 120 руб., килограмм хлеба с рук – 50 руб.).Ярославские кошки достойно встретили врага и смогли дать ему отпор.

Крысы поутихли, но избавиться от них не удавалось. Просто не хватало кошек. И к концу войны в Ленинград приехало еще 5 тыс. кошек – на этот раз из Сибири (недаром потом именно в Санкт-Петербурге была выведена на основе сибиряков невская маскарадная кошка – генетического материала хватало).Интересно, что зимой 1941 под Москвой войска пополнялись тоже сибиряками, привычными к холодам. И в Ленинграде сибиряки – правда, уже четырехлапые, – не подвели. «Наше дело правое! Враг будет разбит, победа будет за нами!», – заявили собранные в Ленинграде кошки. И очистили город от крыс.

Кто-то утверждает, что это легенда – мол, нет документальных подтверждений тому, что кошки доставлялись в Ленинград. Кто-то резонно возражает: а откуда же тогда после блокады в городе были кошки, ведь их съели! А кто-то просто верит: да, все правда - да, кошки в Ленинграде действительно сражались с крысами и победили! И вот они, Василиса и Елисей, наблюдают за Санкт-Петербургом со своих постаментов. Всегда на страже. Враг не пройдет.