Когда что-либо из реальной жизни попадает в «волшебный котелок» человеческой фантазии, последствия могут быть самые непредсказуемые. Так, один из рядовых кельтских вождей по имени Артур, успешно рубивший враждебных англосаксов, в итоге превратился в мудрого владыку чуть ли не всей христианской цивилизации. Легенды развиваются своими прихотливыми путями, создавая чуть ли не альтернативную реальность. Так произошло и с единорогом – наверное, одним из популярнейших (наряду с драконом) животных средневековых сказаний и бестиариев. И если дракон воплощал в себе все темное, демоническое и злобное, то единорог, напротив, стал символом чистоты, благородства и изящества. Впрочем, таким он стал далеко не сразу. Конечно, образ этого мифического существа испытал во время своей эволюции множество разнообразных влияний, но так или иначе за ним всегда маячила темная тень вполне реального носорога.«Прадедушками» единорога можно считать тех дивных тварей, о которых упоминали античные историки Ктесий и Плиний Старший. Грек Ктесий, живший в V в. до н. э., какое-то время служил придворным медиком у персидского царя Артаксеркса. И именно оттуда он принес в Европу байку об удивительном диком осле, живущем в дебрях Индостана.

Осел этот отличался неуловимостью, полуметровым рогом на лбу и «веселенькой» расцветкой: туловище – белое, голова – темно-красная, глаза – синие, рог – белый у основания, черный посередине и малиновый у кончика. Сам Ктесий зверя, понятное дело, не видел, да и по утверждениям римских историков был «плохим натуралистом и хорошим лгуном». Тем не менее, отметим для себя и Индостан, и то, что, по словам Ктесия, рог обладал целительной силой. У Плиния Старшего единорог выглядит гораздо неприятнее и не в пример опаснее. Римский историк отмечает, что это «животное исключительно буйного нрава с телом коня, головой оленя, ногами слона, хвостом дикого кабана. Оно утробно мычит, и в середине лба у него – один черный рог в два локтя (около метра) длиной - говорят, что этого дикого зверя невозможно поймать живьем». В общем, носорог еще вполне узнаваем. Упоминается слово «единорог» и в Библии. Но тут есть маленькое «но»… Еврейское слово «re'em» дословно обозначает «дикий (лютый) зверь».

А на роль рогатого буйного зверя, как считают ученые, здесь лучше подходит дикий бык тур, обладавший вздорным нравом, и впоследствии поголовно истребленный. Но первые переводчики Ветхого Завета в подобные тонкости не вдавались, и перевели «re'em» как «monoceros» (однорогий), введя таким образом единорога в библейскую историю. Однако настоящая трансформация образа нашего героя произошла в Средние века. Чудовище становилось все симпатичнее и изящнее, пока не превратилось в белоснежного гордого красавца с телом и головой коня, пушистой гривой, козлиной бородкой, винтообразным рогом во лбу, львиным хвостом и мохнатыми ногами с раздвоенными копытами. Р. М. Рильке:«Молитв, разбившихся о созерцанье:К нему шел вырвавшийся из преданьяБелесый зверь с глазами, как у ланиУкраденной, и полными тоски. В непринужденном равновесье ногМерцала белизна слоновой костиИ белый блеск, скользя по шерсти тек, А на зверином лбу, как на помосте, Сиял, как башня в лунном свете, рог...»Но даже у «облагороженного» единорога осталось многое от «предка»-носорога. Во-первых, целебный рог, обладающий способностью очищать воду и напитки от яда, возвращать мужскую силу и молодость, лечить эпилепсию, лихорадку и прочее-прочее-прочее. Неудивительно, что монаршие особы обязательно стремились обладать этой универсальной панацеей.

И обладали! Чудесный рог имел в своей коллекции даже Иван Грозный. А Карл Смелый трапезничал с помощью вырезанной из такого рога ложки. Единорожье достоинство в те времена было буквально на вес золота. Правда, судя по описаниям, эти «рога» до боли напоминают спиралевидные бивни китов-нарвалов или клыки моржей. Вторая черта, доставшаяся единорогу в наследство – его свирепость и нелюдимость.

В «Physiologus» так и сказано: «Единорог – быстроногий зверь, носящий один рог и питающий злую волю в отношении людей». Поймать его традиционными методами было практически невозможно. Но и у единорогов нашли слабое место«Physiologus Graecus»:«Как его ловят. Ставят перед ним девицу, и он прыгает на лоно девицы, и девица любовно его обнимает и уносит в королевский дворец».Неприкрытая фаллическая и очистительная символика рога выявила в единороге большого любителя непорочных дев. К греховному и нечистому он не приблизится ни за какие коврижки. Зато уловив «аромат» девственницы, он полностью теряет волю и разум. Подойдя к своей «приманке», он кладет голову на ее лоно и впадает в оцепенение.

Тут его, как говорится, можно взять тепленького. Недаром в христианстве единорог стал символизировать чистоту и непорочность. А процесс приманки единорога и его последующей ловли был аллегорией непорочного зачатия Христа девой Марией. Гонорий Отенский в «Зерцале Таинств Церкви» писал: «Это животное представляет Христа, рог же – его непобедимую силу. Он, возлегший на лоно Девы, был пойман охотниками, – то есть обретен в человеческом образе возлюбившими его». В средневековых бестиариях часто писали: «Господь наш Иисус Христос, единорог духовный, снизошел в утробу Девы».Сюжет ловли единорога на девственниц подвергался и скабрезным интерпретациям. Так, знаменитый пошляк Рабле изобразил единорогов с обвисшими и мягкими рогами, принимающими форму только при виде девушки. Т.Х. Уайт «Король былого и грядущего»:«В книге была картинка, на которой не весьма достоверного вида девственница, держа одной рукой бедного зверя за рог, другой подзывала каких-то копейщиков.

Написанная на ее физиономии неискренность уравновешивалась глупой уверенностью, с какой единорог взирал на девицу».Шутка:«Сегодня нужен единорог, чтобы поймать девственницу, а не наоборот».Особую популярность единорог приобретает в XV веке. Его образ часто используют в геральдике. Так, английская королева-девственница Елизавета I выбрала его в качестве красноречивой эмблемы.

А сменивший ее в 1603 г. Яков VI, первый английский король из шотландской династии Стюартов, поместил единорога на королевский герб, вытеснив валлийского дракона. Отныне борьба между шотландскими и английскими династиями часто изображалась как символическая битва единорога и льва (символа Англии). Англия победила, и на гербе Великобритании мы можем сейчас видеть этих двух соперников в качестве держателей щита (вот только шотландский единорог изображен прикованным цепью).Российская геральдика также не чуждалась единорога. Мало того, на печати Ивана Грозного этот зверь соседствовал с двухглавым орлом. Орлу впоследствии повезло больше… Было изображение единорога и на гербе графа Шувалова. А так как Шувалов был генералом-фельдцейхмейхстером артиллерии, то на введенных им в 1757 году орудиях (некотором подобии гаубиц) был выбит сей гербовый зверь.

Так «единороги» появились в русской армии. Вера в единорога продержалась довольно долго. Правда, уже в XIII веке венецианский купец Марко Поло утверждал, что видел единорогов на Суматре, но они на самом деле не белые и пушистые, а черные, любят валяться в грязи и девственницу к себе вряд ли подпустят. Но разрушить «светлый образ» ему не удалось. И до конца XVII века в аптеках Европы можно было приобрести порошок из рога чудесного существа. Точку в споре о реальности единорога поставил в 1827 году известный натуралист Жорж Кювье.

Он убедительно доказал общественности, что у парнокопытных лобные кости разделены, поэтому меньше двух рогов у них просто не может быть. Единорог окончательно вернулся в легенду. Тем не менее его популярность в ХХ веке вновь начала расти, во многом благодаря литературному жанру – фэнтези – таким своеобразным сказкам для взрослых. В них единорог окончательно превратился в невыразимо прекрасное таинственное существо, неизменно выступающее на стороне светлых, добрых, созидательных сил. И вспоминать о носороге здесь, я думаю, уже излишне. У. Эко «Имя розы»:«Мне бы, признаться, хотелось повстречать единорога, пробираясь сквозь густой лес. Иначе какое удовольствие пробираться сквозь густой лес?…»«...Нам не дано определять границы божественного могущества, и если Богом будет суждено, значит, появятся и единороги. Но ты не расстраивайся. Они ведь описаны только в тех книгах, которые повествуют не о жизни существующей, а о жизни вероятной.

…Остается надежда, что вероятное существует. И любовь к тому, кто благоговейно верил, что вероятное должно существовать.»