Ничего не сказала рыбка, Лишь хвостом по воде плеснулаИ ушла в глубокое мореТак и не надо ничего. Говорить, в смысле… Любой более-менее опытный китобой знает – если кашалот ныряет резко, почти вертикально, показывая над поверхностью моря в качестве последнего «прощай» хвостовой стебель с разведёнными в разные стороны горизонтальными лопастями плавников… Увидел вот такую, гигантскую «бабочку»… Всё, примета верная. Суши весла и топай, не торопясь, на камбуз выпрашивать у кока противень-другой миндального печенья.

Час чаи гонять можно спокойно. А то и два. Кит на глубину ушёл надолго. Вынырнет нескоро. И… Очень далеко от того места, где без слов попрощался, плеснув-махнув хвостиком. Кашалот ведь не просто уходит в глубокое море. Ему на самую его глубину надо. Но совсем не ради абсолютных рекордов по нырянию. Это так – смертельно опасный факультатив.

На глубине кашалот охотится. Именно там обитают кальмары – его главная добыча. А добыча потому добычей и называется, что сама собой на охотничий стол не попадает. Не желает она и не стремится к этому. Её ещё выследить, поймать, добыть эту самую добычу надо. А на это время нужно. В среднем на глубине кит проводит минут пятьдесят. Час. Но если не срослось что-то и никак эти головоногие ловиться не желают, то кашалот может быть под водой до двух часов.

До двух! И это – при всём при том, что объём кашалотовых легких относительно массы его тела в два раза меньше, чем у обитателей суши. Например, у нас с вами. Но мы-то… Нырнули и… вынырнули. А кит? До двух часов! Как?! У него же в лёгкихОказывается, не только в них. Почему у кашалота такая большая голова?

1/3 от длины тела, между прочим. Так вот. В голове у него не только мозги, жир и спермацет. Там ещё и запасной резервуар для воздуха. Правая ноздря кашалота, не в пример левой, заросла намертво.

А вот носовой проход… не только не зарос, но стал даже шире и больше по объёму, чем его левый «сродственник». И в этой, естественной внутриголовной полости, воздуха, как считают учёные мужи, не меньше, чем в лёгких. Правда, и используется он не только для дыхания, но и для эхолокации.

И это ещё не всё. А качественный состав того, что в лёгких и запасе? Опять у этого кашалота всё не так, как у людей. У нас, например, нет особых мускулов – кольцевых сфинктеров. А у него – есть. Когда это для дела нужно, они берут и сокращаются. И лёгочные альвеолы в результате – закрывают. Наглухо. Крови, что уже в альвеолах, – деваться некуда.

Хочешь, не хочешь, тебя уже не спрашивают, стой себе на месте, в альвеолах этих, и обогащайся. Как чем? Кислородом, естественно. Вот кровь и обогащается. Значительно более эффективно.

Мы так, например, при вдохе-выдохе вентилируем свои лёгкие на 15 %. А кашалот – почти на 90. И получается, что по запасу кислорода кит почище того хомяка с его знаменитыми щеками. Кроме того! Кислород ведь можно хранить не только в лёгких. Или вот в таких потайных нишах, типа незаросшего носового прохода. Ещё – в клеточной ткани. В крови, с помощью гемоглобина. В мускулах, которые запасают кислород уже благодаря миоглобину. У кита в легких только 9% кислородного запаса.

В отличие, например, от нас, хранящих в этом же месте чуть более трети (34%). Зато наши 13 процентов, запасённые с помощью миоглобина, не идут ни в какое сравнение с кашалотовым 41 процентом. И это – ещё ничего. Не самое критическое соотношение. Если этого водного млекопитающего сравнивать с хорошо известной нам домашней коровой, то у последней миоглобина в мышцах в 8-9 раз меньше, чем у кашалота. По запасу кислорода в крови у человека с китом – полный паритет. По 41 проценту и у нас, и у них. Но и тут у кашалота есть свой секрет. Не вся кровь у него задействована в процессе кровообращения. Часть, до времени, припрятана в разных тайниках типа селезёнки, венозных пазух печени, полости самой веныА как наступит момент и понадобится киту быстренько извлечь припрятанное… Так на то у него есть специальный насос – сердце.

Большое. Метр на метр. И очень доброе. Он бы вообще этих кальмаров не ел. Но… Кушать-то надо. Вот и приходиться нырять. Очень глубоко и – надолго.

А как это ему, такому доброму, удаётся – я только что рассказал